«Станица гудит, но он сюда не сунется»: журналистка родом из Кущевки — о помиловании двух «цапков»

В субботу в потоке информации о теракте в «Крокусе» едва не потонула важная новость: двух членов банды «цапков» освободили после поездки в зону СВО. Соавтор той новости Александра Шевченко родилась и выросла в Кущевской. Эта колонка — воспоминания о трагедии и реакция на помилование участников массового убийства, сделавшего имя ее родной станицы нарицательным.

— Ты знаешь, что Пашу Касьяна, его маму и еще десять человек убили?

— У тебя странное чувство юмора. Таким не шутят.

— Я не шучу! Включи новости.

Утро 5 ноября 2010-го. Мне 15 лет. Мы с семьей гостим у родственников — праздники, как-никак. Говорю родителям. Включают телевизор. Диктор произносит: «Зверское убийство двенадцати человек произошло в станице Кущевской Краснодарского края…». Демонстрируют кадры двухэтажного кирпичного дома на улице Зеленой. Шок.

Паша учился в моей школе на класс младше. В школе трагедию обсуждали каждую перемену. История обрастала подробностями. У учеников и учителей инсайдеров оказалось больше, чем у самых крутых журналистов. У кого-то на месте работает папа, у кого-то — мама, дядя, тетя, бабушка, друг семьи… Кто-то говорил, что это — дело рук маньяка, кто-то — что каких-то бандитов.

— Паша убегал, а ему в спину выстрелили. Он за мамой после футбола зашел, его там быть не должно было, — отрывок из тех разговоров, позже пересказанный в газетах и федеральном телеэфире.

Но именно о «цапках» в станице заговорили не сразу — только через несколько дней.

— Бабушка, а кто такие «цапки»?

— Да эти… На рынке торгуют, — обращается к деду. — Мясо у них хорошее, скажи? Да и молоко ничего.

Помню, как возмущалась эфиром «Пусть говорят» о Кущевке. Туда поехал отдуваться глава района Владимир Ханбеков. Его ругали, а мне было жалко старика. Какая-то журналистка вещала на всю страну, как у нас плохо жить, как по вечерам никого не встретишь, потому что все сидят дома и боятся.

— Господи! Да все сидят дома, потому что ходить некуда.

О Кущевке, про которую до ноября 2010-го даже краевые СМИ вспоминали редко, стали говорить. Сначала каждый час, потом каждый день, позже частота упоминаний сократилась до раза в неделю. Журналистов в станице, правда, толком не видела. Помню только: мимо пробегает высокая дива в черном манто. За ней — женщина с микрофоном и мужчина с огромной камерой на плече. Вроде не догнали.

Со временем «Кущевка» и «цапки» стали именами нарицательными. Я выросла, уехала учиться в Ростов. Каждый раз, когда говорила, откуда родом, получала восклицание: «Ого, страшно у вас было наверно? Как там вообще?» На что пожимала плечами и отвечала: «Не знаю, нормально вроде».

Мне повезло. Я была тепличным ребенком. Меня оберегали от всего жуткого, что происходило вокруг. Я жила в Кущевской счастливую жизнь, в которой не было смертей, убийств, бандитов, похищений и изнасилований. Я была из того большинства станичников, которых разборки «цапков» не касались и не коснулись. Спустя десять лет — в интервью уже для моего текста о трагедии — многие отвечали: «Всё хорошо, всё нормально. Мы их не знали, они нас не трогали. Это были разборки бизнесменов». И мне, и им страшно не было.

О том, как кошмарили родную станицу, я узнала со временем — из СМИ, от родителей и старших знакомых. Папа был шапочно знаком с теми, кто позже пошел к «цапкам». Но в станице орудовали и другие банды. С мамой — студенткой медучилища — лишь чудом ничего не случилось. За всем, что творилось, оба наблюдали, слава богу, со стороны.

Знакомый полицейский о трагедии на Зеленой говорил, что картина была настолько страшная, что даже спустя годы вспоминать дурно. А потом была масштабная «зачистка» в кущевском отделе: «Они думали, мы все повязаны». Но официально в кубанском ГУ МВД отвечают, что уволили только трех или четырех сотрудников.

Я смотрела Сашу Сулим, «Редакцию», новостные сюжеты, читала «Новую» и подшивки старых газет. И каждый раз не могла привести в порядок волосы, которые становились дыбом. Это было в моей станице? Рядом? На соседней улице? Происходило со знакомыми людьми? Столько жизней загублено? А как жить тем, кого это коснулось?

Сейчас мне под тридцать. Приезжаю в станицу, задаю вопрос: «Что нового?» Вместо привычного «Ничего» слышу: «Быка после СВО отпустили. Станица гудит. Но он сюда не сунется». Мне по-прежнему не страшно. Мне странно. Как такое возможно?

Ответа нет.