«А если заставят стрелять в людей?» Воспоминания ростовского диссидента Абанькина о путче 1991-го

18 августа 1991 года группа высокопоставленных советских военных и чиновников отстранила от власти президента СССР Михаила Горбачева и объявила в стране чрезвычайное положение. Целью ГКЧП была приостановка демократических реформ и сохранение Советского Союза, независимость от которого к тому моменту провозгласили многие республики. В реальности августовский путч добил распадавшуюся империю. С утра 19 августа тысячи москвичей вышли на оборону Белого дома — там заседал Верховный совет РСФСР и его руководитель Борис Ельцин.

161.RU публикует воспоминания Витольда Абанькина — советского диссидента и политзаключенного, который в тот день оборонял на баррикадах у Москвы-реки молодую российскую демократию.

В мае 1991 года я прилетел в Москву на встречу бывших политзаключенных. Тогда стоял вопрос, что и как нам делать. Людмила Алексеева и ее сторонники стояли на том, что нам — бывшим политзэкам — нельзя заниматься политикой, так как политика — это грязное дело, что надо стоять над схваткой и проводить в жизнь права человека. Тогда я сказал, что как раз мы и сделаем политику чистой и прозрачной и что проводить в жизнь права человека невозможно в стороне от политической жизни. Произошел раскол, и мы с [бывшим диссидентом] Сергеем Ковалевым и другими известными политзаключенными встали и покинули встречу.

Приближалась страшная, кровавая дата: 2 июня — день расстрела рабочих Новочеркасска, и я решил попробовать встретиться с Борисом Ельциным, рассказать ему обо всём, что знал, и пригласить на первый митинг памяти. С этой идеей и пошел к Верховному Совету (ВС). Мне просто повезло. Тогда ограждения вокруг ВС не было (сейчас это здание Дома правительства РФ. — Прим. ред.). Я увидел возле ступеней крепких ребят в костюмах и галстуках. И тут из дверей вышел Ельцин с [соратником и будущим зампредом правительства] Геннадием Бурбулисом. Я подошел к знакомым охранникам и коротко рассказал о расстреле рабочих, сказал, что мне нужно передать Ельцину приглашение на митинг памяти. Они пожали мне руку и пропустили.

— Борис Николаевич, я бывший политзаключенный Витольд Андреевич Абанькин из Ростова-на-Дону, провел 12 лет в политлагерях. 2 июня будет 29 лет со дня расстрела рабочих Новочеркасска. Мы хотим провести первый митинг памяти, и я приглашаю вас приехать к нам. Думаю, для вас это очень важно.

— Смотри, Геннадий, какой молодец этот ростовский, — Борис Николаевич протянул мне руку. — Вот так надо сейчас действовать. Ты, Гена, запиши, запомни, обязательно приеду в Новочеркасск. А какая помощь нужна от меня?

— Я думаю, это преступление КПСС необходимо расследовать. — ответил я.

— Правильно, это надо сделать безотлагательно. Гена, ты слышал, безотлагательно, народ наш должен знать правду.

Мы стали спускаться по ступеням, и Ельцин предложил позже встретиться.

— Приходи в любое время в приемную, поговорим. Скажешь, что я обещал встречу.

На этом мы и расстались.

В Новочеркасск Борис Николаевич не смог приехать, но прислал своего помощника. Позже была создана комиссия по расследованию расстрела рабочих. Деятельное участие в этом приняла председатель фонда «Новочеркасская трагедия» Татьяна Бочарова, которая позже — в 2002 году — издала книгу о тех страшных событиях. Были найдены останки расстрелянных, прошла реабилитация осужденных и расстрелянных. В 1994 году состоялись похороны убитых.

Я вернулся в Москву в июле 1991 года. Продал свою машину и взял часть денег на перезахоронение друга — [поэта-диссидента] Юры Галанскова. Когда мы с сестрой Юры взялись за подготовку перезахоронения, то столкнулись с такими трудностями, что… В общем я решил обратиться к Борису Николаевичу. Пришел в ВС и сказал, что Ельцин обещал мне встречу по неотложному делу, назвал себя. Через пару минут меня позвали. Борис Николаевич выслушал, позвонил в Моссовет. Все документы были сделаны за пару часов. Борис Николаевич сказал, чтобы я позвонил ему, когда вернусь. Он хотел выступить на митинге памяти. Он дал мне свой домашний телефон: 250-44-22.

Журналисты узнали, что я еду в Мордовию за прахом знаменитого поэта Галанскова, и не давали прохода. Каждый хотел поехать в столицу ГУЛАГа. Я познакомился с документалистом из Свердловска — режиссером Борисом Акимовичем Евсеевым, который приехал в Москву по своим делам. Узнав о моем прошлом, он решил снять обо мне документальный фильм, и мы поехали в Ростов-на-Дону. После съемок вернулись в Москву, в середине августа. Съемочная группа Евсеева и он сам жили в гостинице «Россия» на 11-м этаже, как и я сам.

Я проснулся в 05:30 19 августа от того, что гостиница дрожала. Оделся, вышел в коридор и пошел к окну, выходящему на Китайский проезд. Внизу шли танки. Вбежал в номер и позвонил [священнику и диссиденту] Глебу Якунину.

— Переворот, Витольд, — вскричал он. — Иди к Моссовету, я там сейчас буду.

***

Я разбудил Бориса Евсеева, и уже через десять минут мы вышли из гостиницы. Напротив стоял танк. Возле него ходил, зевая, лейтенант. Мы спросили, почему в Москве танки. Тот ответил, что сам ничего не знает, что военных подняли по тревоге, и вот он тут стоит со своим танком. Оператор Анатолий Лесников отснял всё. Мы двинулись к Моссовету. Там уже стояли бронетранспортеры. Особого волнения не было — люди еще спали, а солдаты зевали, сидя на броне.

Мы опрашивали редких прохожих, но никто ничего не знал. Люди только пожимали плечами. И тут через минут 20 повалил народ. Всё сразу забурлило. Прибежали девушки с гвоздиками и стали раздавать солдатам цветы. Многие влезли на броню и принялись весело болтать с ними.

У Верховного Совета еще никого не было. За зданием валялся распиленный ствол гнилого дерева, и я предложил построить баррикаду. Мы катали толстые части ствола и складывали друг на друга. Тут увидели, как к 8-му подъезду подъехала черная «Волга», и из нее вышел Ельцин. Мы помахали, он ответил и вошел в здание.

Уже через каких-то полчаса к ВС стал стекаться народ. Словно реки и ручейки, шли люди к Верховному Совету. Многие тащили стальные прутья, кроватные сетки и спинки, катили ржавые бочки, несли кирпичи и толстые ветви деревьев. Подъехала машина с блоками фундамента, и подъемный кран стал сгружать их. Так начали строить настоящие, неприступные баррикады. Машины с плитами перекрытий и вязками прутьев и труб всё подходили и подходили. Баррикады росли на глазах. И уже через пару часов они ощерились этими прутьями, трубами, рельсами узкоколеек так, что никакой танк или бронетранспортер не смог бы их преодолеть.

Вокруг Белого дома образовалось людское море, которое всё ширилось и ширилось, захватывая всё вокруг. Молодежь разожгла костры, парни и девушки пели песни под гитары. Вокруг здания образовалось три кольца — люди взяли друг друга под локти и так оцепили его. Пройти сквозь эти человеческие кольца было невозможно. Свободная тропинка была только к 8-му подъезду, и то ее надо было знать. В этом людском омуте ничего не было видно.

Я ходил среди людей и разговаривал с ними. Меня всё время снимали камерами. Пригнали три троллейбуса, которые прикрыли баррикады своей массой. Привезли из какого-то ресторана огромный ящик с бутербродами, и я стал помогать раздавать их защитникам Белого дома. Потом привезли еще большие коробки с едой, везли воду в бутылках, квас. Возле нас остановились трое молодых ребят. Они стали обсуждать, как защитить людей на случай штурма. Я сказал им, что нужно принести ножовки по металлу и нарезать прутья на куски. Предложил сходить в хозяйственные магазины и закупить нашатырный спирт. Это лучше любого слезоточивого газа. Дал им денег. Через некоторое время я увидел, как эти ребята пилили прутья и тащили в сумках нашатырный спирт. Приходили мужчины с замотанными в тряпки ружьями. И таких было много. Люди понимали, что в случае штурма придется защищаться.

Замечу, все уличные телефоны были разбиты. Это постарались кагэбэшники. Но я все-таки нашел возможность звонить Сергею Ковалеву и передавать ему новости. За зданием ВС стояла пятиэтажка. В одном из открытых окон первого этажа я увидел бабушку и попросил ее дать мне трубку. Она охотно протянула телефон и набрала номер, который я продиктовал.

Ко мне подошли два милиционера — отец и сын. Они сказали, что начальник Тушинского райотдела запретил им идти к Белому дому и сказал, что уволит, если нарушат приказ. Я тут же позвонил Ковалеву, и по адресу выехала группа активистов. Через пару минут ко мне подошел геолог, который не назвал себя, но сказал, что их партия вернулась из Магадана. Он сообщил, что они видели, как там восстанавливают старые лагеря и строят новые. Я сразу сообщил об этом Ковалеву.

Когда я давал интервью какому-то телеканалу, подошел фотограф Олег Каплин и сказал, что хочет сделать бесплатно фотографии всех бывших политзаключенных, дал свой телефон и просил приходить к нему по мере возможности. А следом за ним ко мне обратился художник Валентин Новольт, дал свой домашний телефон и сказал, что давно мечтает написать портреты политзаключенных. Я обещал передать его желание друзьям. В этот момент оператор Анатолий сказал, что закончилась пленка кинокамеры и нет больше кассет VHS.

И тут я увидел, что у здания СЭВ (Центра международной торговли. — Прим. ред.) появились десять танков. Подошел ближе. Из башни головного танка вылез майор. Я взобрался на броню и спросил, для чего их сюда прислали. Он пожал плечами.

— А если вас заставят стрелять в людей?

— Да вы что?! Я откажусь.

— За невыполнение приказа вас расстреляют тут же или в лучшем случае арестуют и назначат другого, который стрелять будет. Вы это понимаете?

Он кивнул.

— Я предлагаю вам перейти на нашу сторону — на сторону народа. Слышали о генерале Матвее Кузьмиче Шапошникове? Он в 1962 году в Новочеркасске отказался давить людей танками. Он герой, он спас тысячи, и вы можете спасти тысячи. Переходите на нашу сторону и подумайте, что сегодня вы всего лишь майор, но можете стать генералом. Я пришел от Бориса Ельцина, вы согласны?

Майор кивнул головой. Я спросил, как его зовут. Это был Сергей Евдокимов.

Я встал во весь рост на танке и крикнул людям, что майор перешел на нашу сторону, чтобы они вынимали прутья и трубы из траков танков. Это было сделано для того, чтобы танки не могли двинуться против народа. Что тут началось: все стали кричать «ура» и благодарить майора.

Ко мне подошла женщина и сказала, что на мосту через Москву-реку стоят бронетранспортеры. У головного нервно ходил подполковник. Я сказал, что пришел от Ельцина, что майор Евдокимов со своими десятью танками перешел на сторону народа. Предложил поступить так же подполковнику. Он испугался и ответил, что нарушить приказ не может. И я опять рассказал ему генерале Шапошникове и сказал, что его заставят стрелять в народ, и тогда он станет преступником. Сказал ему, что раз так боится нарушить приказ, то тогда пусть возвращается в казармы. И тут прибежали девушки с гвоздиками и стали раздавать их солдатам, засовывали цветы в дула пушек.

— И вы будете стрелять в этих девчонок и их родителей?

Подполковник сломался. Он обреченно махнул рукой и приказал разворачиваться. Один броник зацепил другой, и посыпались искры. Через 10 минут мост опустел.

***

Я вместе с девушками вернулся к Белому дому. У входа в здание стояли мужчины в костюмах и галстуках с автоматами в руках. Я спросил, ожидают они штурм или нет. Один говорил, что ГКЧП не решится пролить кровь, а другой — что «эти бандиты столько крови пролили, что еще одна река крови им только в радость — запугать народ». Я поддержал второго парня и рассказал о снова расстреле в Новочеркасске. Они притихли.

Бориса Евсеева еще не было, и мне пришла в голову потрясающая идея. Я знал, что генерал Шапошников спасается от ростовской 40-градусной жары на своей даче в Подмосковье, и решил привезти его в Белый дом и познакомить с Ельциным и майором Евдокимовым. Я представил, как все трое будут стоять на балконе Белого дома и говорить с народом. Один генерал-танкист, который в 1962 году отказался давить народ танками, современный танкист, который перешел на сторону народа, а посреди Борис Николаевич. Я выбежал на дорогу и поймал такси. Водитель от моей идеи был в восторге и гнал вовсю.

Мы быстро нашли дачу Матвея Кузьмича. Но его дочь встала в дверях и не пускала отца ехать со мной: «Вы что, отец болен, только что уехали врачи. Ему уже 85 лет. А вдруг ГКЧП победит, его же сгноят в тюрьме!» А Матвей Кузьмич был готов — со звездой героя на груди стоял позади дочери.

Я вернулся в Москву ни с чем. На балконе Белого дома увидел Ельцина, а рядом с ним стоял и махал людям майор Евдокимов.

Это был наш день. День всех политзаключенных, живых и угробленных тоталитарным режимом. День всего нашего народа, намученного террористической властью. Об этом дне мечтали мы в лагерях и тюрьмах, приближали его, как могли, своими жизнями, здоровьем, строили планы, верили в возрождение России из красного, кровавого плена. И в этом море людей я впервые был счастлив и горд за наш народ, душа горела свободой и надеждой.

Я чувствовал себя, как рыба в воде. В лагерях и тюрьмах я доставлял властям массу хлопот. Рыл подкоп и готовил побег, распространял в зонах листовки против власти с призывом к политзэкам бороться за свои права. Вешал флаг ООН 10 декабря 1973 года в 36-й политзоне, участвовал в голодовках. Разоблачал стукачей. Писал микрописью инфо на волю и склонял ментов на нашу сторону. Участвовал в голодовках протеста. Сидел в карцерах и ПКТ. И в 1974 году был направлен во Владимирскую тюрьму на три года как злостный нарушитель режима, склонный к побегу. И тут, у Белого дома, моя энергия била через край, и я ее использовал для поддержания духа сопротивления у защитников демократии.

Повсюду слышались разговоры о возможном штурме. Я стал успокаивать всех, говорил, что никто не станет в глазах мира палачом тысяч людей на пороге XXI века. Говорил, что КПСС уже проиграла, не сумев остановить народ, который всё продолжал идти к Белому дома. Еще раз напомнил людям о майоре Евдокимове, который перешел со своими 10 танками на нашу сторону. И тут ко мне подошел мужчина, назвался Борисом Деревянским. Он сказал, что хочет в знак уважения и благодарности передать майору Евдокимову Орден Боевого Красного Знамени, которым был награжден его покойный отец. Я посоветовал ему пройти к 8-му подъезду.

В это время появились Борис Евсеев и оператор Анатолий Лесниченко. Им удалось купить пленку к кинокамере. Начинало темнеть. Мы решили идти в гостиницу. А люди всё шли к Белому дому. Мы остановили нескольких молодых людей, которые о чем-то горячо спорили. Оказалось, они приехали из Твери. Позже стало известно, что народ ехал даже из Владимирской области, из Ленинграда, Воронежской области, из Саратова и других городов России.

Утром мы вновь были на баррикадах. Оказалось, что банда преданных КПСС и ГКЧП головорезов пыталась штурмовать Белый дом, но безуспешно. Убитых не было, только стоял один покореженный бронетранспортером троллейбус. Днем пошел дождь. Кто-то привез рулоны пленки, и мы помогали раскатывать ее над головами людей, стоящих в тройной цепи вокруг БД. Опять раздавали продукты, воду, лимонад. Появились плакаты: «Караул! На улице Язов!», «Долой КПСС!» «КПСС — враг России!» и другие. Уже было ясно, что ГКЧП окончательно проиграл.

В ночь на 23 августа снимали памятник Дзержинскому на Лубянке. Руководил всем Сергей Станкевич. Мы всё снимали. 23 августа стали праздновать победу.